Бургонов Николай Фёдорович

Вспоминается один из воздушных боёв, случившийся 15 Ноября 1943 года. Звеном мы вылетели на прикрытие наших наземных войск в район Новогрудка, где встретили до 40 пикирующих немецких самолётов Ju-87 под сильным прикрытием истребителей Mе-109.

Группой в составе 4-х самолётов мы немедленно атаковали бомбардировщики противника, которые уже перестроились в боевой порядок для бомбометания по нашим наземным войскам. Захожу в хвост первому, даю длинную очередь - загорается, проскакиваю ко второму - то же самое, сблизился с третьим самолётом на расстояние до 2 метров, но... боекомплект исчерпан. Вдруг мгновенно пришла мысль таранить неприятельскую машину, начал сзади снизу пристраиваться, чтобы винтом своего истребителя отрубить хвост самолёта противника. В это мгновение немецкий лётчик открыл бомболюки, и бомбы начали медленно отделяться от самолёта, и я чуть не столкнулся с ними. Моментально дал рули на вывод и выскочил из-под хвоста немецкого бомбардировщика.

Прилетев на свой аэродром, я стал анализировать свой поступок и пришёл к выводу - больше подобных случаев не допускать, так как мог погибнуть бездарно, взорваться от встречи с бомбой. Почему-то такая смерть казалась мне особенно нелепой.

В этом вылете моей группе не повезло: когда я атаковывал немецкие самолёты, был сбит мой ведомый Николай Бургонов. Он на горящем самолёте перелетел линию фронта и выбросился с парашютом. Приземлился он в расположении наших передовых частей. Связь к тому времени в наших войсках была уже более - менее налажена, и примерно через час в штаб полка пришло сообщение, что лётчик жив. Получив такое извещение, я очень обрадовался. Жив мой ведомый блондинистый "цыган" !

10 Марта 1944 года, возвращаясь на свой аэродром в Кировограде, после вылета на патрулирование в район Умани. Вдруг, севернее Шполы, я заметил, что пропал мой ведомый. Запросил по радио: "Цыган, цыган, ты где, что случилось ?!"   Ни ответа, ни привета... Как потом выяснилось, у него забарахлил мотор, и он сел на вынужденную посадку в поле. Пришлось мне сделать ещё 2 вылета, чтобы найти его. Когда увидел его машину на земле, очень обрадовался, много больше, чем когда видел после атаки сбитый вражеский самолёт. Сделав круг над местом его вынужденной посадки, сбросил Николаю вымпел с шоколадом.

На следующий день послали У-2 и Николай Бургонов прилетел на аэродром. На войне большая радость, если твой товарищ оказывается жив и возвращается в свою боевую семью. А для меня это была особая радость, ибо был он очень хорошим лётчиком и, идя в атаку, я всегда был уверен, что он надёжно прикроет меня сзади от истребителей противника.

...В последних числах Мая, вылетев группой в район севернее Ясс для прикрытия наших войск и подходя к линии фронта, я получил торопливую команду командира 7-го авиакорпуса:

- Немедленно спускайся до бреющего, немецкие самолёты штурмуют наши войска.

Сразу пошёл на снижение и у земли увидел какие-то двухмоторные самолёты, которые под прикрытием Mе-109 обстреливалие наши войска. У земли на малой высоте дым, земля горит, пыль от разрывов снарядов и бомб поднимается высоко в воздух. В кабине запах гари, видимость плохая, на стеклах фонаря блики разрывов. Я перевёл самолёт после пикирования в горизонтальный полёт и слева впереди увидел незнакомую двухмоторную машину. Подворачиваю истребитель, ловлю незнакомца в прицел, накрываю длинной очередью, вижу вспыхнувшее на нём пламя и как он, потеряв устойчивость, сразу сталкивается с землёй. Второй такой же самолёт оказался справа, его я атаковать не успел, он немедленно ускользнул за дымы и в лощину.

В этом бою Николай Бургонов и Евгений Мариинский сбили по одному самолёту Mе-109.

Вернувшись на аэродром, докладываю о воздушном бое и меня просвещают, что немцы создали свой самолёт - штурмовик Hs-129, по типу нашего Ил-2. В дальнейшем эти самолёты я в воздухе больше не встречал.  [ М. Ю. Быков в своих исследованиях датирует этот бой 1 Июня 1944 года. ]

30 Мая 1944 года моя эскадрилья вылетела в район Ясс на прикрытие наземных войск от ударов бомбардировочной авиации противника. Подлетая к линии фронта, встретили истребители противника, вступили в воздушный бой на вертикалях. Зашёл я одному Me-109 в хвост, он начал пикировать, я следом за ним, затем он перешёл на вертикаль, на вертикали не удалось поймать его в прицел, в верхней точке "Мессер" потерял скорость и я чуть не столкнулся с ним, и снова Mе-109 перешёл в пикирование, и, догнав его, я открыл огонь, он так и не вывел больше из пике, так и воткнулся в землю.

Пока я крутился с этим "Мессером", Николай Бургонов отбивал все попытки немецких лётчиков атаковать меня сзади, и когда я уже "приклеился" было к следующему, он был сбит сам. Как это бывает порой в воздушном бою, он так и не узнал, что его сбило: то ли зенитный снаряд, то ли очередь из авиационной пушки. Самолёт Бургонова загорелся, сам он выбросился с парашютом и... попал в плен.

Это была большая потеря для всего нашего полка, а для меня - личное горе. Мало того, что Бургонов был опытным надёжным ведомым, совершившим около 100 боевых вылетов, искушённым воздушным бойцом, лично сбившим 8 неприятельских самолётов, он был не только моим соратником, но товарищем и другом. А что такое друг для вовсе одинокого парня  ( а в то время вся моя родня находилась на оккупированной территории и я вовсе не был уверен, что кто - нибудь остался жив )  может понять, наверное, только тот, кто сам был когда - нибудь совсем одиноким.

Николай Бургонов остался жив, хотя и пробыл в плену до конца войны, был освобождён советскими солдатами и вернулся на родину в Подмосковье. У меня был его адрес и я начал его искать ещё в 1946 году, будучи слушателем Военно - Воздушной академии.

В 1946 году он прибыл в Академию, и мы встретились как родные люди. Он рассказал о последнем воздушном бое, о своих мытарствах в плену, о своей нынешней жизни. Затем мы неоднократно с ним встречались. Последнее время он с семьёй жил в Ступино, Московской области, работал на заводе.

Сразу после войны, когда я ещё служил в Австрии, в авиаполк пришёл запрос на него из нашего лагеря, где он находился. Мы с начальником штаба полка и заместителем по политчасти дали ему самую хорошую характеристику: кто он, как воевал, что из себя представляет как человек в нашем понимании. Поскольку и в немецком концентрационном лагере он вёл себя достойно, как советский человек, его с получением нашей характеристики отправили на родину, туда, откуда он призывался в армию, в город Озеры Московской области.